Да, об этом нельзя не говорить, рассказывая о Мексике, ибо все это часть этой страны. Это, а не сериалы и не кактусы.
...Как же любят мертвых в Мексике! Любят до такой степени, что не желают расставаться с человеком даже после его смерти. Хоронят иногда тут же, под домом или совсем неподалеку во дворе, а когда останется один скелет, достают умершего из земли и кладут прямо на поверхности; иногда по несколько скелетов кряду. Теперь близкий человек будет всегда поблизости... Для него и пища в глиняных мисках, и вода в кувшинах, и все необходимое для жизни... после жизни.
Лучше всех в верованиях мексиканцев разбирается доктор Федерико Ортис Кесада, ведущий хирург, профессор университета, заместитель министра здравоохранения страны, писатель, автор десятка книг по антропологии и этнографии. Его работа «Юкатилитцли», посвященная месту смерти в культуре мексиканцев, — пожалуй, лучшее, что написано на эту тему в мире. Я приехал к нему на медицинский факультет университета Мехико, и мы долго разговаривали в парке, то и дело отвлекаясь на приветствия студентов и преподавателей. Мне очень хотелось понять корни мексиканских ночных мистерий.
— Все мировые религии называют три следствия смерти, — рассказывал профессор Кесада, — полное исчезновение с лица Земли, частичный уход с появлением в другом месте и в другом виде (реинкарнация) и возрождение души. Мексиканцы раз и навсегда еще в древности отвергли полное исчезновение и свято верят, что останутся жить вечно и потому не испытывают страха перед смертью. В древних археологических слоях, принадлежащих первым индейским культурам, уже имелись глиняные статуэтки, являвшие собой как бы двойную природу человека — одна половина фигурки изображала живого, а другая — умершего. Для ацтеков жизнь была лишь эпизодом, скольжением в мире теней... После кончины все попадали в Миктлан, страну мертвых, где царили свои законы и кипела своя жизнь...
И до нашей встречи с Кесадой, и после нее мне много рассказывали о безразличии мексиканцев к смерти, но я не верил, полагая, что это обычная бравада молодых, которым еще биологически рано думать о вечном. Но когда увидел стариков...
Сперва меня бросало в дрожь от этого, как бы помягче сказать, жизнерадостного отношения пожилых людей к ушедшим в мир иной; я вспоминал наши обычаи и приходил в трепет от того спокойствия, с каким мексиканцы поминают умерших родственников, а потом понял — не надо сравнивать со своим, потому как здесь все иное, другая планета под названием «Мексика», здесь другой климат и другие законы — природные и человеческие.
Николай Непомнящий / фото автора
Земля людей: Бродвей: спектакль без конца
Экспресс «Дипломат» — длинная серебристая сигара — домчит из Вашингтона в Нью-Йорк всего за три часа. В просторном вагоне, похожем на авиасалон, несколько пассажиров. Делового вида мужчина с сотовой трубкой у уха. Молодая пара с азартом решает кроссворд и между делом целуется. Солидное семейство с детьми — поезд только тронулся, а они уже несут подносы с едой. В вагоне буфет с добродушным негром-барменом. Междугородний телефон. Аптечка. Комната для переодевания, «дрессинг-рум», с зеркалом, феном, бритвами. Пахнущий миндальным молочком стерильный туалет. И переход в соседний вагон — нет, не грохочущие железяки, которые разъезжаются под ногами, норовя сбросить вас на землю, а спокойный закрытый тамбур: нажмешь кнопку — дверь бесшумно уходит в сторону. Три часа пути — три часа отдыха.
...В Нью-Йорке с трудом выбираюсь из оглушительного вокзального лабиринта. Спрашивать, как пройти, бесполезно. Ответят такой скороговоркой, что все равно ничего не поймешь. В этом городе нужно полагаться только на себя!
Ожидая такси, прокручиваю в памяти напутствия бывалых друзей: «Заранее договорись о цене. Многие работают без счетчика, а потом заламывают втридорога...» Сажусь в желтый с черными шашечками кэб, называю отель и небрежно бросаю: «Хау мач?» И слышу на чистейшем русском: «Это недалеко, четыре доллара».
Как же я сразу не заметила табличку с именем водителя — Максим Никитин... Что ни говорите, но в городе, где нет ни одной знакомой души, встретить земляка — удача! Максим тоже не прочь поговорить. За несколько минут узнаю, что он из Москвы. Уже пятый год крутит здесь баранку. Работа адова, но привык. Нет, квартиру пока не купил — арендует... Ему еще повезло. Многие живут случайными заработками: покрасить забор или собрать палую листву в сквере — за пять-шесть долларов и час... Русским трудно пробиться. Женщинам легче, особенно хорошеньким. Если повезет, можно стать моделью «Плейбоя» или выиграть конкурс «Мисс колготки» или «Мисс хот-дог».
— Хот-дог теперь обрусел. Москва поедает их в немереном количестве. Кстати, Максим, где здесь можно прилично пообедать?
— Только не в американских заведениях. Хотя они кичатся, что готовят из «натуральных продуктов — без химии и гормонов», — но еду подают вкуса резины. Прилично и недорого можно поесть в китайском или мексиканском ресторане...
Тут Максим на минуту прерывает речь, указывая мне на проезжающий мимо двухэтажный автобус с большим нарисованным яблоком.
— Вот на чем вам надо прокатиться, если хотите увидеть город. Билеты продают в турбюро «Большое Яблоко», рядом с вашим отелем.
— Почему «Большое Яблоко»? — Потому что Нью-Йорк зовут «городом Большого Яблока». Эту эмблему вы увидите где угодно — на майках, пепельницах, шортах. Еще в двадцатых годах кто-то из джазменов сказал: «На яблоне много яблок. Но если вы выбираете Нью-Йорк, вы срываете самое большое яблоко». С тех пор так и пошло... Ну ладно! Свою Америку я уже открыл. Желаю вам весело открыть свою!
Такси тормозит у гостиницы «Милфорд Плаза», на углу 8 авеню и 47 стрит. Минут десять, поплутав по узким коридорам, я открываю дверь своего номера на 17 этаже. В отеле сорок этажей, но без 13-го. Американцы не любят это чертово число. С такой цифрой не бывает домов, улиц, кают на судах и даже кресел в театрах.
Номер — крохотная комната, где едва помещается телевизор и широкая кровать перед зеркальной стеной. Бетонные перекрытия над головой не добавляют комфорта. И за что берут 170 долларов в сутки?.. «Ладно, пустяки, — уговариваю я себя. — Зато я в Нью-Йорке!»
Наскоро побросав вещи, спешу на улицу. Останавливаю кэб: «На Бродвей, пожалуйста!» В глазах водителя удивление: «Мадам, он за вашей спиной!» Сконфуженная, выхожу из машины и тут меня озаряет: так вот почему в моем отеле такие низкие потолки и такие высокие цены — он в самом центре Манхэттена.
Собственно, есть два Бродвея — обычный, который берет начало у причалов Гудзона, тянется на тридцать километров и теряется где-то на северных окраинах. И есть другой — всемирно известный — в сиянии и блеске огней — бессонный кусок Бродвея в районе сороковых улиц, между 6 и 8 авеню. Именно этот, ночной Бродвей — символ Америки, ее Великий Белый Путь, ее музыкальный и театральный Олимп.
Ежевечерне на Бродвее играют больше тридцати спектаклей, в основном мюзиклов. Мюзикл — чисто американский жанр, доведенный здесь до совершенства. Он блестяще разрешил вечный спор: может ли быть легкий жанр высоким искусством? Может! «Вестсайдская история», «Титаник» — шедевры мюзикла.
Играть на Бродвее — мечта любого артиста. Говорят, если прославиться можно в Миланской Ла Скала, то разбогатеть — на Бродвее. В «Метрополитен-опера», в «Карнеги-холл» дирижировал Чайковский, пел Шаляпин, играл Рахманинов. Кстати, Рахманинов писал: «Что меня особо тронуло в Америке — так это популярность Чайковского. Пожалуй, янки лучше нас чувствуют и понимают его».
...Иду мимо световых табло: Шуберт-театр, Гершвин-театр, Новый Амстердам.
Театр на Бродвее не начинается с вешалки. Их просто нет. Зрители
привыкли держать пальто па коленях. Нет здесь и репертуарных театров с традициями, постоянной труппой. Помещение арендуют на один спектакль, а уж сколько он продержится — покажет время и кассовые сборы. Убыточный спектакль сразу снимается. Но есть и рекордсмены-долгожители. В театре «Мажестик», например, уже девять лет, каждый вечер, идет мюзикл «Фантом оперы», в театре всегда аншлаг. И сегодня красуется на Бродвее афиша «Фантома» — белая безглазая маска.
Ныне на Бродвее мода на ретро. Подростки отрастили волосы а ля Битлз, надели брюки-клеш. Танцуют рок-н-ролл и аргентинское танго. Весь Бродвей заклеен афишами «Танго форевер» — танго навсегда!
Всю ночь открыты ночные клубы, дансинги, стриптиз и пип-шоу. В кинотеатрах идут фильмы без перерыва — «нон-стоп». В годы моей юности американское романтическое кино с Диной Дурбин, Жаннет Макдональд были для нас окном в прекрасный мир несбыточных грез. Теперь другие вкусы — другие фильмы. Крутят или крутое порно, или глуповатые комедии, о которых еще Ильф и Петров сказали: «Такие фильмы можно показывать курам, галкам, но человек их не должен смотреть. Они ниже его достоинства».
